Coin Operated Kingdom

Написала вот историю про Лялика, потом на клабик повешу с остальными данными:


Если бы Лайла попросили рассказать о себе, он бы не смог выжать из себя ни слова. Он бы хмурился, закусывал губу, напряженно смотрел в пространство, вздыхал, пожимал плечами и опять бы сводил брови, так, что на лбу образовалась бы милая складочка серьезности.
Впрочем, если бы Лайла попросили о себе написать, он бы мучился ничуть не меньше, часами пыхтя над девственно чистым листком приятного желтого цвета из блокнота с пружинкой.
Что ни говори, слова не давались ему с самого детства. Заговорил Лайл куда позже сверстников, упрямо отказываясь повторять такие желанные родителям буквосочетания, как "ма" и "па". Он внимательно смотрел на "му" и "пу" бездонными, серыми глазами и упорно хранил молчание.
читать дальше
"Он держит нас за дураков" - как-то в сердцах воскликнул Оливер Бергквист, указывая жене на сына, которая битый час выплясывала перед малышом, словно дрессированная обезьянка.
"Мне кажется, он просто не понимает, что мы от него хотим..." неуверенно ответила Элли, но кривляться перестала, с удивлением отмечая, что, похоже, они поменялись с Лайлом местами. Тот смотрел на мать так по взрослому и даже с какой-то укоризной. Что, мол, выделываешься? Чай не девочка уже!
"Похоже, он весь в тебя." заметила она и рассмеялась, обнимая мужа. Лайл изучающе вглядывался в счастливые лица родителей, сжимая маленькими пальчиками оградку детского манежа.
Оливер Бергквист действительно был очень серьезным и солидным шведом. Еще совсем недавно его жизнь, без остатка, принадлежала физике, которой он отдавался с горячностью и упоением. А все, что доставляло удовольствие - большая порция тефтелей с картофельным пюре. Конечно еще были искрометные научные споры и диспуты, где Оливер откидывал в сторону свой кроткий нрав и обнажался его внутренний викинг. Его щеки пылали, белесые волосы вставали дыбом, он позволял себе повышать голос и порой, в пылу спора, мог даже брызгать слюной праведного негодования на оппонента-еретика. Спустя какое-то время, стоило Оливеру успокоиться, он конечно же очень терзался и испытывал угрызения совести за такое неподобающее поведение, но стоило на горизонте появиться стоящему сопернику, как наш бравый физик вновь терял самообладание. Справедливости ради все же стоит заметить, что происходили такие пикировки крайне редко, и куда чаще можно было увидеть Оливер в состоянии спокойном и крайне флегматичном.
До сорока лет он был уверен, что жена ему ни к чему, и для семейной жизни его великий разум не предназначен, однако... Все изменилось в одночасье, стоило Оливеру познакомиться с Эллеонор Мони. Он как раз ужинал после успешной серии Парижских лекций в ресторане "Сытый Луи", и в очередной раз доказывал, что брак - вещь никчемная, когда открылась дверь и молодая учительница игры на фортепьяно вошла внутрь. Не успел Оливер договорить фразу "Я никогда не женюсь!", как понял, что окончательно и бесповоротно влюблен, и не обретет покоя до тех пор, пока прекрасная француженка не ответит ему взаимностью. К его счастью взаимностью она ответила достаточно скоро и без лишних капризов. Они поженились уже через год, и Элли, переехала в Швецию, совершенно не разделив мнения Дезире Клари, считавшей эту страну ужасающей. А еще через год появился на свет их первенец - Лайл Петер Бергквист.
"Может быть, он будет великим физиком?" задумчиво предположил Оливер.
"Или великим пианистом" - твердо возразила Элли.
Однако, ни физиком ни пианистом Лайл быть не собирался. Свои планы на будущее он продемонстрировал родителям довольно явно и наглядно, расцветив обои в прихожей абстрактным, красочным рисунком. Мальчика отругали, обои переклеили, фломастеры перестали хранить в доступном для него месте, но выводы Бергквисты сделали. В возрасте пяти лет, когда Лайл снизошел таки к диалогам, и довольно бойко изъяснялся на шведском и французском, родители окончательно убедились, что сын растет художником. Он с азартом зарисовывал все, что видел. А когда новых впечатлений не было, Лайл придумывал их себе сам, перенося на бумагу сказочных созданий, волшебные рощи и таинственные горные замки.
Время шло, Лайл рос. К шведскому и французскому прибавился свободный английский, а вот желания разговаривать не прибавилось. Все свои переживания, страхи и надежды, все мысли и замыслы он зарисовывал, будто вел дневник в картинках. На полках копились бесчисленные молескины, а мастерство Лайла все росло и росло.
К шестнадцати годам он придумал свой мир, который населяли огры и эльфы, люди и феи. Это были истории о магии, любви и подвигах. Когда, однажды, Оливер открыл блокнот сына и наткнулся на картинку, где мускулистый огр сжимает в недвусмысленных объятиях прехорошенького эльфа, вопрос "Сынок, а у тебя есть девушка?" перестал быть актуальным. Однако "разговор по душам" все таки состоялся. Элли настояла, чтобы Оливер как следует изучил вопрос, а после отправила его к сыну с упаковкой презервативов и житейской мудростью взрослого мужчины.
Лайл выслушал отца, по обыкновению молча, и под его серьезным взглядом мужчина почувствовал себя дрессированной обезьянкой, несущей полную чушь. Но Оливер был человеком упорным, как настоящий норман, а потому договорил весь свой припасенный монолог о подростковом сексе, особенностях однополого соития, опасности венерических заболеваний и едва не ляпнул про беременность, но вовремя спохватился.
"Спасибо папа" в заключение поблагодарил отца Лайл и, закрыв за облегченно вздохнувшим Оливером дверь, вернулся к рисунку.
Надо сказать, что на вопрос "У тебя кто-то есть?" Лайл отрицательно мотнул головой, и не соврал. С отношениями у него как-то не складывалось... Если бы его хоть немного тянуло к девушкам, Лайл решил бы, что он натурал. Но нет, девушки не вызывали в нем никаких чувств. Совершенно. Кроме, конечно, дружеских. А вот парни ему нравились, даже очень. Однако стоило отношениям зайти хоть куда-то, Лайл немедленно шел на попятную, ему не хотелось связывать себя обязательствами с тем, в кого он не был влюблен. Да и с сексом дальше минетов дело не шло.
Поклонников у Лайла было много, их, честно говоря, было хоть отбавляй. Парней и мужчин к нему тянуло как магнитом. Но даже при таком могучем выборе, который предоставила ему судьба, он по прежнему предпочитал оставаться свободным и, почти что, девственным. Лайл уже был склонен согласиться, что с ним что-то не то, а ожидание "того самого" это разновидность какого-то психическго расстройства. Ему стукнуло двадцать, он принял решение поехать в Париж, чтобы продолжить обучение там, а парня у него так и не появилось. Сонмы поклонников были брошены ни с чем. Лайл уехал покорять Францию.
Тихий, милый мальчик достаточно быстро заводил друзей, особенно среди девушек, которые души в нем не чаяли. Но в Париже судьба приготовила ему два самых главных подарка: первый - Лайл обрел лучшего друга. Им стал Мауро, студен журналистского факультета Сарбоны, приехавший из солнечной Испании. Практически как Ленский и Онегин они были полными противоположностями, лед и пламень, стихи и проза, ну, вы помните. И как истинные противоположности их притянуло друг к друг по законам Мироздания. Мальчики вместе сняли небольшую квартирку на Мон-Мартре.
А спустя еще какое-то время Лайл познакомился с Уилламом Грин-Стренджером, IT специалистом, приехавшим по контракту из США. Одного взгляда хватило, чтобы понять - вот он, тот самый "единственный"! Все оказалось правдой, а вовсе не "навязчивым состоянием самоограничения на почве комплексов", как предположил психолог, к которому Лайл как-то сходил за советом.
Вот тут-то жизнь Лайла стала по-настоящему счастливой. Уилл был единственным человеком, с которым Лайлу хотелось говорить, и он мог это делать почти бесконечно, за исключением тех моментов, когда они целовались, конечно же.