Coin Operated Kingdom

«Jedem das Seine» - читает старший лейтенант Дитрих фон дер Гон надпись на кованых воротах. Читает просто так, чтобы занять мысли хоть чем-то. Он знает этот лозунг. Он ему снится. Он видит его каждый божий день. С рассвета и до самой темноты. Но даже когда ночь укрывает это адово место покрывалом милосердия, надпись огненными буквами горит в его сознании: «Jedem das Seine».
Он здесь с почти самого основания Бухенвальда.Его перевели в 1938. Эпидемия тифа и дизентерии в тридцать девятом, постройка крематория в сороковом – все случилось у него на глазах.
Оберштрумфюрер СС Дитрих фон дер Гон любит Германию всем сердцем, но он начинает сомневаться в том, что методы фюрера – единственно верные. Молодой офицер жаждет величия Третьего Рейха, но все чаще и чаще задумывается о том, оправдывают ли средства цель? И так ли велика их цель, что средства её достижения столь чудовищны.
Дитрих фон дер Гон начинает ненавидеть свою работу. Дитрих фон дер Гон с ужасом начинает осознавать, что он не патриот и его вера фюреру не столь велика, как должна бы. «Jedem das Seine»… Что же тогда предназначено ему?
Лагерь разрастается, как раковая опухоль. В тридцать седьмом здесь содержались только политзаключенные, свидетели Иеговы и гомосексуалисты. Сейчас – свыше двенадцати тысяч узников, большая часть которых – евреи, виноватые лишь в том, что они иудеи. Виноватые лишь в том, что родились унтерменшами, чья судьба – смерть.
Эрвин Динг-Шульгер вызывает его к себе. Маленькие глазки-бусинки лихорадочно блестят из-под темных бровей, на его высоком, непропорционально высоком лбу выступили капельки пота. Какая еще богопротивная ересь пришла в голову врачу СС? Какие еще эксперименты он хочет проводить в Бухенвальде?
Ему мало. Всегда мало… Ему нравится мучить их, унтерменшей. Дитриху неприятно это болезненное увлечение пытками. Он находит, что Динг-Шульгер пользуется служебным положением, удовлетворяет свои извращенные желания, прикрываясь необходимостью новых исследований.
Ему нужны еще люди, точнее - жиды. Нельзя называть их людьми, иначе придется признать себя убийцей, палачом, истребителем… Жиды. Эрвину Динг-Шульгеру нужны еще жиды. Десять молодых особей мужского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.
«Почему я?» - звенит обреченностью невысказанный вопрос Дитриха. Но он молчит. Он все еще пытается вернуться в скорлупу патриота. Он старается вновь пропустить по венам идеалы Фюрера, стать адептом истинной веры - веры в Третий Рейх.

Их глаза - черные дыры на иссушенных голодом лицах. Нельзя смотреть им в глаза, иначе, словно в воронку, затянет тебя мука и боль. Дитрих фон дер Гон бегло осматривает выстроенных у бункера евреев. Изнуренные, истощенные они просяще тянут руки в надежде, что там, куда их заберут, будет лучше. Глупые, глупые унтерменши… видимо, мозг у вас действительно не может тягаться с человеческим.
Оберштурмфюрер фон дер Гон указывает пальцем на подходящую особь. Особь говорит свою фамилию и номер. Шарфюрер Морган отмечает в списке. Особь отходит в сторону, смиренно ожидая, что будет дальше.
Дитрих указывает:
- Этот. – И встречает взгляд бездонных синих глаз. Все исчезает вокруг. И не слышно больше трескучего марша из динамиков. И не чувствует он запах грязных тел, болезней и обреченности. Дитрих фон дер Гон видит только его одного– синеглазого, худого, отчаявшегося.
Они незнакомы, но они знают друг друга так давно. Между ними сто жизней и столько же смертей, что сшили их белыми нитями. Между ними боль и надежда, любовь и ненависть. Между ними моря и океаны, континенты и столетия. Между ними расцвет эпохи Викингов и великое переселение народов, между ними падение Византии и величие Ватикана. Между ними восстание Мартина Лютера и казнь Анны Болейн. Поиски Индии и открытие Колумбом Америки. Между ними война Севера и Юга, Первая Мировая Война. Между ними судьба… Неотступный рок, что сталкивает их веками, но не дает шанса быть вместе. Между ними проклятие, имя которому – безнадежная любовь.
Дитрих фон дер Гон видит отражение своих чувств в глазах юноши. Они оба напуганы. Не было в их жизни доселе ничего более ужасающего. Ничего прекраснее не случалось до сего момента.
- Имя! Номер! – рявкает шарфюрер Морган. Её голос полон злости. Ей не нравится то, что произошло. Она не понимает, что это было, но знает – нечто неотвратимое ступило на территорию лагеря. Ангел Смерти - Танатос уже распахнул черные крылья, положил призрачные руки на плечи Дитриха фон дер Гона.
- Малик, Аарон. – Голос у него хриплый, он простужен и уже давно не может вылечить кашель. – 218-11-280675, - уже четче проговаривает он свой идентификационный номер, который повторяет чаще, чем имя, данное матерью.

- Зачем он тебе, Дитрих? – Карл Кох потягивает ликер из хрустальной рюмочки и с отцовской заботой смотрит на оберштурмфюрера.
- Он хорошо играет в шахматы, – поясняет тот коменданту. – Я обыграл всех. Мне не с кем играть.
- Жид! - Кох поворачивается к Аарону Малику. Еврей стоит у дверей и, переминаясь с ноги на ногу, жадно поедает глазами кусок пирога на тарелке коменданта. – Ты хорошо играешь в шахматы?
- Я не… – сглатывая слюну, не соображая ничего, одурманенный чувством всепоглощающего голода, бормочет тот.
- Играет! – резко прерывает его фон дер Гон. Во рту становится сухо, как в Сахаре. Глупый, глупый унтерменш! Что же ты делаешь?! Погубишь нас обоих!
- Играю… - послушно повторяет Аарон, гипнотизируя огромными, бездонными глазами яблочный штрудель.
- Он победил в юношеской олимпиаде тридцать пятого. Я читал заметку.
Кох сверлит взглядом Дитриха, и оберштурмфюреру кажется, что комендант обо всем догадался. Но нет, тот лишь хмыкает и разводит руками.
- Будь по-твоему, мой мальчик. Должны же унтерменши хоть на что-то годиться… Хотя, конечно, странно, что жид знает, что такое шахматы. Наиграешься – отдай его Эрвину, пусть изучит этот феномен.
Дитрих фон дер Гон разжимает кулак, на ладони остаются красные полоски, прорезанные ногтями.

- Я не играю в шахматы. - словно запуганный зверек Аарон сидит на стуле, съежившись, исподлобья смотрит на Дитриха. Его помыли, продезинфицировали и выдали новую одежду. Гражданскую, добротную. Лишь нашивка с желтой звездой Давида, да надпись сообщает, что он не человек, а жид - JUDE.
- Значит, придется тебя научить. Иначе нам конец, – просто отвечает Дитрих и пододвигает к нему миску супа.
Малик несколько секунд смотрит, как поднимается пар от тарелки, вдыхает аромат еды. Оберштурмфюрер видит нерешительность в его глазах и все понимает.
- Я бы не стал тебя мыть ради того, чтобы отравить, Аарон. Ешь.
Испуганный взгляд, полный удивления и отчаянного желания поверить.
- Ешь, – повторяет Дитрих. И юноша, забывая приличия, накидывается на еду, урчит от наслаждения, чавкает, набивает рот хлебом.

Его губы мягкие и податливые. Его кожа гладкая на ощупь. Его волосы вновь стали густым шелком. Дитрих фон дер Гон понимает, что он пропал. Навсегда. Нет обратной дороги. Jedem das Seine.
Они каждую ночь занимаются любовью, шепча друг другу признания. Строят планы. Пугаются собственной дерзости, заглушают страх ласками. Все, что у них есть, небольшой островок, вырванный из ада бытия. Ночные часы и спальня оберштурмфюрера СС, что лишь гардинами защищает их от остального мира.
Аарон Малик – самый бездарный игрок в шахматы, которого он когда-либо встречал. Он говорит ему об этом, каждый раз.
- Ты самый бестолковый из всех, - смеется Дитрих фон дер Гон. – С тобой невозможно играть!
- Ты бы возненавидел меня, если бы я тебя обыграл, самовлюбленный арийский потс! – улыбается в ответ Аарон.
Дитрих фон дер Гон олицетворяет собой все, что ненавидит Аарон Малик. Он – офицер СС. Он работает в Бухенвальде.
- Если бы все было по-другому, - шепчет Аарон, - если бы было, как прежде?
- Мы бы уехали в Париж, – отвечает Дитрих. - И завтракали в Латинском квартале.

Jedem das Seine. Назад дороги нет. Он предал Рейх. Он гомосексуалист. Он жидовский пособник. Он тайком переправил родных Аарона в Голландию. Он начинает саботировать приказы фюрера. Сколько времени осталось до того момента, как его раскроют? Как долго еще они смогут хранить тайну?
Оберштурмфюрер Дитрих фон дер Гон, предатель родной страны, лежит без сна, пытается найти выход. Старается понять, как им спастись. Как сбежать из ада и остаться живыми… И Данте тут не помощник. Этот Ад – на земле. И он страшнее, потому что предназначен не только для грешников. Эта преисподняя – для всех. И не у кого купить индульгенцию. Никто не в силах отмолить их души.
Как они продержались два года? Как им это удалось? Чудо… Волшебство. Везение?
Дитрих фон дер Гон не знает. Он понимает, что они в ловушке. Они в Тюрингии, в зеленом сердце Германии. И выхода нет.
Аарон просыпается, гладит его по щеке.
- Опять не спишь?
- Откуда ты знаешь?
- Я все про тебя знаю, смирись с этим арийская тухес…
- Я не понимаю, почему король такой беспомощный! - в сердцах восклицает Аарон, вскакивая со стула. - Он какой-то дурачок!
- Совсем как ты! – качает головой Дитрих и усаживает юношу обратно.
- Но правда ведь! Король ужасно бестолковый! Все за него делает ферзь! Непонятно, с какого только рожна!
- Может быть… ферзь любит короля? – задумчиво глядя на доску, изрекает оберштурмфюрер. Такая глупая мысль не приходила ему в голову никогда прежде, но с Аароном все в нем изменилось, стало другим.
- А король любит ферзя… - вдруг так же серьезно отвечает Малик. – Они не могут друг без друга…
- Без короля ферзю явно было бы скучно…
- А король бы умер без ферзя…
Дитрих фон дер Гон выходит из кабинета Карла Коха. Времени у них больше нет Он так боялся, что их раскроют, что совершенно забыл: беда может подкрасться и с другой стороны.
Медицинские опыты убили каждого третьего заключенного. Им нужно все больше и больше… Им не хватает особей. Нет! Им не хватает людей.
Оберштурмфюреру страшно. Не за себя, не за свою жизнь. Он боится за Аарона Малика.
Что бы ни случилось с Третьим Рейхом, с Германией - да пусть хоть весь мир сгорит ко всем чертям – Дитриха волнует только одна жизнь, одна душа, один человек – Аарон Малик.
Оберштурмфюрер начинает догадываться, что спасти жизнь Аарону можно только одним способом. Это опасно, но они загнаны в угол. Если не использовать этот шанс – они все равно погибнут.

- Это опасно, – хмурится Аарон. – Ты уверен, что сработает?
- Уверен, – кивает Дитрих фон дер Гон, оберштурмфюрер СС, жидовский пособник и гомосексуалист. - Совершенно точно.
- Ой, вэй! – качает головой Малик. - Ваш брат такой жестокий, но такой простодушный…
- Все получится. – Дитрих расстегивает его рубашку, целует шею. Запах кожи Аарона сводит его с ума.
- Ты специально меня отвлекаешь?
- Откуда ты знаешь?
- Я все про тебя знаю, баварский шлимазл…

- Завтра? – У Аарона Малика холодные от волнения пальцы и влажные ладони. Дитрих фон дер Гон берет его руки в свои. Целует каждую костяшку, каждую родинку, знакомую до боли, каждый маленький белесый шрамик.
- Ikh Hob Dikh Lib, – говорит он.
- У тебя самый ужасный иддиш, который я когда-либо слышал, - улыбается ему Аарон. Он молчит, а потом резко, сильно сжимает руку оберштурмфюрера фон дер Гона, вцепляется в нее, до боли впиваясь ногтями. – Я тоже тебя люблю! Слышишь. Я люблю тебя!
И они любят друг друга, потом судорожно повторяют план от начала до конца, посекундно, проговаривая все детали. И вновь занимаются любовью.
Дитрих ласкает Аарона с жадностью обреченного, тот отвечает ему ненасытно, отчаянно, отдает всего себя без остатка.

- Канал Сингел, дом 87, - повторяет Аарон адрес в Амстердаме. - Семнадцатого апреля. В шесть.
- Да, – кивает Дитрих фон дер Гон. – Встречаемся там. А до этого момента – будь тише воды, ниже травы.
- Может быть, мы подождем тебя на границе? – с сомнением спрашивает Малик, зная, что это невозможно. Слишком опасно и может подставить под удар всю операцию. На кону не только его жизнь, но и жизни еще двадцати пяти евреев.
Оберштурмфюрер качает головой. «Нет».
- Ты шмок, Дитто. Ты такой шмок… – Аарон прижимается к нему всем телом, и немец обнимает его, гладит по спине, по волосам, целует его высокие скулы.

***

С грузовика они должны пересесть на лодку. Их встречает маленький отряд, который помогает таким, как они, беженцам. В их глазах читается ужас от того, какими истощенными выглядят некоторые из них. На фоне этих скелетов Аарона, Сару и Рахиль – прислугу из дома фон дер Гона – можно назвать откормленными поросятами.
Они садятся в лодку, над рекой туман. Все проходит слишком гладко. Что-то здесь не так…
Плещется вода, ударяясь о борт утлого суденышка. Аарон опускает руку в воду. Он строит планы о том, как они с Дитрихом встретятся в Амстердаме…

***

Оберштурмфюрер Дитрих фон дер Гон зажигает печи. От него несет мертвечиной, но он не чувствует запаха. У него получилось. Никто не видел, что он сделал. Никто не догадается… По-крайней мере, пока крематорий работает. А больше ему времени и не надо. Все, что требуется - два дня… Всего два дня и немного удачи.

***

- Зачем ты это сделал, Дитрих? – спрашивает Карл Кох, удивленно глядя на оберштурмфюрера. На то, как лихорадочно бегают его глаза, на его беспорядочные, дерганые движения. Слыша, как рвано и путано он говорит.
- Они мне надоели, – говорит Дитрих. – Они унтерменши. Я решил сжечь их. Зачистки должны стать регулярной мерой. Так сказал фюрер. Мы давно не избавлялись от жидов. Давно не избавлялись от них. – Он вертит в руках тряпичную нашивку с желтой звездой Давида. Он молится всем известным ему богам, чтобы Карл Кох поверил. И Карл Кох верит.

***
Аарон Малик смотрит на небо, где постепенно гаснут звезды. Он вспоминает разговор с Дитрихом.
- Только Эрвин Динг-Шульгер сможет понять. Но его не будет в лагере. Эрвин на конференции…
Что-то было не так… Что-то было не так.
И Аарон с ужасом понимает что машина Эрвина стояла в гараже когда они уезжали.
- Ты обманул меня… Дитто… - шепчет он неверяще. – Ты обманул меня.
Он пытается вскочить на ноги, но Рахиль и Сара хватают его, удерживая на месте.
- Мне надо вернуться! Мне надо вернуться к нему! – кричит он, и Сара зажимает ему рот рукой.
- Тихо! Ара, тихо! Он сказал, что если ты поймешь раньше, чем он не придет, чтобы я передела тебе это! И что он не разрешает тебе умирать! Он просит тебя жить… для него!

***
Эрвин Динг-Шульгер навещает его на следующее утро, и Дитрих доволен. Все идет по плану. Он волновался, что тот догадается раньше, что у Аарона не будет достаточно времени переправиться в Голландию.
Но все-таки Дитрих продолжает играть роль умалишенного фанатика.
- Хватит кривляться, фон дер Гон! – вскрикивает Эрвин и встает со стула. – Этот человек – здоров, – говорит он Карлу. – Этот человек – предатель! Он сжег трупы, а не живых жидов! Проверьте могильные канавы, там наверняка будут следы того, что кто-то недавно забирал тела.

***


Аарон забирает небольшую коробочку из рук Сары, срывает обертку, открывает ее. Внутри ферзь.
- Ты шмок, Дитто… - шепчет он, и слезы льются из глаз, падая на деревянную фигурку. – Такой шмок…

***
Он не слышит обвинения. Он не слышит приговора. Бывший оберштурмфюрер Дитрих фон дер Гон смотрит на небо. Оно такое ясное, такое голубое. Даже не подозревает, глупенькое, какие ужасы творятся под его пузом.
На Дитрихе лишь галифе и белая исподняя рубаха. Светлые волосы треплет ветер. Карл согласился выполнить его последнюю просьбу – не расстреливать в бункере, дать встретить смерть под солнцем.
Ангел смерти Танатос укрыл его крыльями, и Дитриху больше не страшно. Он сделал то, что должен был …
Молодой офицер опускает взгляд и видит надпись: «Jedem das Seine».
- В этот раз – мне быть ферзем… - шепчет Дитрих небу, понимая, что в этих словах куда больше смысла, чем может охватить его разум.
- Пли! – Он слышит он крик, и пули жадными осами впиваются в плоть.

***
Дерек Дрейк просыпается посреди ночи в холодном поту и резко садится на кровати.
Несколько секунд он тяжело, прерывисто дышит, рефлекторно ощупывая грудь рукой. Ничего.
Сон. Просто очередной кошмар.
Он – это он, а не кто-то там еще.
Он дома. В Сан-Франциско. На дворе 2010 год. Мерно мигают точки-секунды на электронном табло часов.
Дерек Дрейк по кличке Принц откидывается на подушки и закрывает глаза.
Просто сон… Один из тех, что порой посещают его. Реальнее самой реальности. Сны эти такие яркие, что больше похожи на воспоминания…

***

Когда на следующий день он спрашивает у Папы:
- Что значит «Джедем дас зейн»?
Тот удивленно смотрит на него поверх очков и отвечает:
- Йедем дас зайне… Это значит «Каждому своё» в переводе с немецкого… Такая надпись была на воротах концлагеря «Аушвиц», кажется…
- «Бухенвальд», – поправляет его Принц. – Концлагеря «Бухенвальд».
Он поворачивается и медленно выходит из кабинета Папы. Он игнорирует шквал вопросов, посыпавшихся следом. Ему хочется побыть одному.