Не знаю ни к чему это. Ни почему это. Ни кто такой Кельдри.
Но вот так вот....
читать дальше
Кельдри стоял на уступе и смотрел вниз. Алую от крови бухту заполняли рыбаки, они суетливо вытаскивали на берег улов. Огромные, гладкие туши отражали свет скрытого легкой дымкой солнца, и казалось, что тело каждой рыбины затянуто в стальную кольчугу . Глубокие раны, словно голодные рты, рассекали спины, точно отделяя голову от туловища.
По пояс в крови, моряки, бранясь, вытягивали туши, радовались добыче. Охота удалась.
Кельдри не любил рыбаков. Он и сам не мог понять, отчего. Уважаемая профессия, нужная на всех двадцати островах, будоражила в нем чувство близкое к презрению. И словно гордясь им, взращивая его в себе с особым рвением и чаянием, Кельдри каждый раз приходил на Мертвый утес в день охоты.
Порой он думал, что родиться рыбаком было бы проще. Они, даже теряя своих братьев, оставались нужными и востребованными. Все так же бороздили море на рыбачьей шхуне, общались и шутили. Ходили в гости, и, возможно, даже имели шанс получить женщину, если успешно справлялись с рыбным промыслом в одиночку.
Другое дело воины, будь ты маг или мечник, все одно! Теряя свою половину ты теряешь часть себя, и никогда уже не будешь полноценным... Хотя, мечнику все же проще, подумал Кельдри, подходя к самому краю обрыва.
Красная вода бурлила, словно на дне били кровавые источники. А может, само море истекало кровавыми слезами, оплакивая убиенных своих детей - тусков.
Кельдри вздохнул и отступил назад. Умирать не хотелось. Да и что есть такая бесславная смерть, как ни роспись в собственном ничтожестве? Останься из них двоих Лайнар, точно бы не думал о такой кончине. Он бы нашел способ наняться в дружину даже без мага... Уплыл бы далеко-далеко, к берегам большой земли. Сражался бы так, что не был бы обузой и завоевал много добра для своего фира. Он бы стал великим воином, о нем бы слагали легенды, и арунги бы говорили детям: знаете песнь о Лайнаре Одиноком, сыне Милаты?
И все бы знали, но просили бы рассказать еще...
Образ брата встал перед глазами, как живой. Вот он чешет перебитый в драке нос, покрытый бледными веснушками, отирает рукавом пот со лба, а непослушные светлые вихры торчат в разные стороны, будто лепестки одуванчика... Вот протягивает ему, Кельдри, руку, а на ладони у него горсть янтарно-желтых, спелых ягод морошки.
От этого видения стало так больно, что Кельдри прижал кулак к солнечному сплетению, надавливая. Будто бы старался выдавить воспоминания, как выдавливают гной из воспаленной раны.
Лайнар, сын Милаты, ушел из этого мира навсегда, и ничто не вернет его. Ни зов, ни колдовство... И нет такого ритуала, что оживит его, и нет такого заклинания, что позволит ему возвратиться.
Снизу послышались крики и Кельдри опустил взгляд. Одна из рыбин, несмотря на свою глубокую рану, выжила. Изловчившись, туск отхватил кисть одному из моряков, и тот, крича, как бешанный, пытался защититься от туска карном, короткой палкой с крюком на конце. Из культи хлестала кровь, но он, казалось, не замечал ничего. Брат искалеченного пробивался к нему через мертвые туши.
Кальдри видел, как яростно сражается туск....
- Тебе все равно не выжить, - пробормотал он отрешенно, - Рана слишком глубокая, ты все равно умрешь...
Два моряка с бездумной яростью молотили туска, не замечая, что тот уже давно умер. Когда же, наконец, они опомнились и занялись раной, от туска осталась лишь бесформенная груда мяса, так неприлично красная, на фоне черно-серебристых рыбьих туш.
Кельдри развернулся на каблуках и зашагал в сторону леса.
Сумерки подступали к острову, нежно окутывая его пуховой шалью тумана.