GRIMM AU, Omegaverse
NICK BURKHARDT: #1 F*cking Hell, sir!NICK BURKHARDT: #2 Let the miracle begin!STEFAN OLIVI NICOL RENARD: #3 Something’s on.NICK BURKHARDT: #4 Premonition.STEFAN OLIVI NICOL RENARD: #5 Now I see.NICK BURKHARDT: #6 'it happens.STEFAN OLIVI NICOL RENARD: #7 After the storm.STEFAN OLIVI NICOL RENARD: #8 There and back again.NICK BURKHARDT: #9 The unexpected hatred.STEFAN OLIVI NICOL RENARD: #10 Brotherly bonds.ELISABETH ERICH LILIAN RENARD: #11 Only Believe
Почти всю свою сознательную жизнь Элизабет Эрик Лилиан Ренар сознавал себя отцеубийцей, порождением Проклятой Пары, вестником Мёрзлого Царствия на земле. Нет, конечно, после шестнадцати он перестал верить во всякое потустороннее, и образ Проклятой Пары уже не являлся ему во снах слишком часто, простирая свои когтистые руки к маленькому Эли, однако факт отцеубийства никуда не исчез.
Не смотря на все технологии, не смотря на то, как продвинулась вперед медицина – человеческий организм все еще оставался хрупким, слишком хрупким. Стефана, говорят, спрашивали, не хочет ли он избавиться от ребенка, выносить и родить которого будет равносильно брошенному смерти вызову. И, судя по тому, что Элизабет сейчас жил и здравствовал – смерть вызов приняла и… выиграла. По крайней мере, у Стефана.
Часто Эрик видел в глазах окружающих его - упрек, и тогда он злился на омегу отца, он думал, что тот обязан был выбрать себя. Умереть за кого-то слишком просто. Один геройский шаг – и ты навеки в памяти людей, прекрасный и благородный. А что же остается тому, ради кого эту жертву совершили? Жить? Ах, если бы просто жить! Теперь, в тени отброшенной жертвенным героем этот выживший должен оправдывать вверенный ему дар. Он должен каждым вздохом, каждым словом своим доказывать миру, что заслужил право жить за счет чужой смерти, что ценит и все силы свои направит на прославление имени того, кто столь благородно ушел из этого мира.
Когда Элизабет был ребенком, он особенно остро, особенно явно чувствовал это долженствование, перед миром, перед Австрией, перед родственниками, братом, альфа-отцом, и, особенно явно, перед умершим Стефаном. Он смотрел на его портрет, вглядывался в мастерски выписанные маслом глаза, ища ответ – почему? Эрик был всего лишь кусочком плоти, красным и бестолковым. А его омега отец - королем, которого все знали и любили. Он бы совершил еще миллионы, миллиарды прекрасных дел… а вместо этого умер, отдав жизнь безмозглому, орущему младенцу.
Эрик мало что понимал в политике, математика давалась ему с трудом. Экономика… О, Великая Пятерка, пожалуй экономика была самым странным и неизведанным для него предметом, и его учитель, маститый профессор из университета Йозефа Шумпетера, не выдержав как-то сказал Георгу VII: «Ваше величество, вы простите старика, но даже в простейшей математике ваш сын олигофрен!». Именно так и сказал. Георг Железный, конечно же выгнал его взашей, попытался нанять еще парочку, с тем же успехом, и потом, к великому облегчению Эли, перестал заниматься этими бесполезными глупостями.
Вероятно, Элизабет расстроился бы из за своей «олигофрении», если бы благодаря ей не высвободилось столько свободного времени на то, что ему действительно нравилось – музыка. Уж тут никто не мог посетовать на отсутствие таланта, граничащего с гениальностью. Тут все как один пели ему дифирамбы и называли новым Моцартом. Эли это льстило, пока он не осознал, что это, пожалуй, преувеличение. Новым Моцартом он не был и никогда уже им не станет. Но музыка его любила, а он любил музыку, так что, Мацарт ты или Шуберт – перестало быть для него важным.
Еще одним даром, которым природа наградила маленького омегу принца была наблюдательность, вкупе с любопытством она приносила поистине великие плоды. Он знал что говорят, как говорят. Именно потому-то он и знал, что его назвали «олигофреном». С возрастом Эли стал не просто подмечать, он стал проводить параллели, выводить закономерности и выстраивать систему из тех или иных поступков людей. К двадцати, он понимал причины побуждающие индивида к тому или иному поступку раньше, чем это осознавал сам индивид. А из составленного портрета Эрик научился предугадывать будущие поступки, будто находился у человека в голове.
Лишь одного человека он не мог понять – Фридриха Майзнера. Порой, оставаясь в одиночестве, Эли размышлял, что возможно он не «не может», а «не хочет» его понимать. Боится препарировать бабочку, потому что никогда маленький трупик уже не взмахнет крыльями, поражающими своей красотой. Некоторые вещи, сознавал Эли, можно просто любить, а стоит тебе их понять, как ты убьешь магию. Словно маленький фей из детской сказки – ты просто должен верить, и не обязан понимать.
Ему нравилось во Фридрихе все, его голос и походка. Его небрежные, угловатые жесты. То, как он, задумавшись, зачесывает волосы пятерней. Нравилось, как он сутулится, когда расстроен. Нравилось, как опасливо Фридрих подходит к лошадям, и как пытается замаскировать свой страх. Эрику нравилась его беззастенчивая грубость и отсутствие слуха. Нравилось угадывать мелодии по ужасающе фальшивым напевам Фридриха. Нравилось, как он шагает вперед, когда спешит, чуть подпрыгивая. И как потешно путается в усах пенка от капучино, пока Фридо не сотрет ее салфеткой.
Конечно, любви Фридриха и Штефана Эли никогда не мог помешать. Его проницательности хватало на то, чтобы увидеть как сильно Фридо влюблен в его брата, а здравого смысла, чтобы понимать – их союз никогда и никто не допустит. Однако, даже самые здравомыслящие, самые циничные из нас, порой, верят в сказки. В то, что однажды герой наших мечтаний одумается, поймет, как сильно, как беззаветно любит нас. Что он ворвется в наш мир и навсегда его изменит.
Годы шли. Фридрих все так же любил Штефана. Штефан все так же был благосклонен к Фридриху… Ничего не менялось, даже безответная, беззаветная любовь Эрика оставалась все такой же сильной и такой же бессмысленной.
В какой-то момент отчаяние Эрика стало столь явным, что все больше походило на злобу… Он отчетливо помнил то время, ужасное время, когда он просыпался и засыпал, с одной лишь мыслью «Я хочу, чтобы ты умер, Штефан!»
Вероятно, причиной столь яркой ненависти стала объявленная помолвка и скорая свадьба Штефана и Фридриха, может быть, переходный возраст. Эли не отдавал себе отчета, он просто злилися, беззаветно и… бессмысленно.
Именно в тот год по телевизору показывали ток-шоу из Новой Голландии, где рассказывали о Никласе Беркхарде, военном, который смог выполнить задание и выбраться из невозможной переделки. Он спас пятерых, чтоли… Обычно, Штефан не проявлял интереса к телевидению, но тут его словно зачаровали. С самого первого взгляда рассудительный Штефан Оливий Николь прикипел к герою войны так сильно, что ни одного ток шоу не пропускал, а если не получалось посмотреть в эфире, записывал.
Эрик помнил, как Штефан строил планы, как повторял все чаще «Надо пригласить его в Австрию» и «О, Пятерка, какой альфа…» и смотрел на Никласа так, как никогда не смотрел на Фридриха. Удивительное дело, но это лишь сильнее разозлило Эли. Как можно было смотреть на какого-то солдафона, когда тебя любит самый прекрасный альфа на земле?
Однажды утром Эрика прорвало, и они со Штефаном поругались. «Ненавижу тебя» сказал Эли.
«А я ненавижу тебя! Из за тебя не стало папы!» в сердцах крикнул Фанни.
«Всем бы стало лучше, если бы не стало тебя» - подумал Эрик, но вслух этого не сказал. О, как же он корил себя за эти мысли…
Никто так толком и не понял, как это случилось и почему. Не было ни виновных, ни свидетелей. Машина Штефана Оливия, в которой он ехал со своим охранником и шофером, попала в аварию в одном из загородных тоннелей. В системе авто-погрузчика произошел сбой, и многотонная машина врезалась в лимузин, припечатывая его к бетонной стене. Шофер умер на месте, охранник, защищая Штефена, получил неизлечимые травмы. Все датчики вырубились, все системы дали сбой – машину принца не могли найти невиданное количество времени – двадцать восемь часов.
И все это время, испуганный, без возможности вылезти, в духоте, без капли воды, Штефан находился в компании сошедшего с ума охранника.
Элизабет, конечно, во всем винил себя. Все двадцать восемь часов ожидания он молился Пятерке, он просил вернуть ему брата, и обещал что никогда, никогда больше не позволит себе такое чувство, как ненависть. Ему было так страшно, ему было так противно от себя… Убил отца, а теперь еще и брата. Эли пообещал, что если Боги вернут ему Штефана, он сделает все возможное, чтобы брат был счастлив. «Лучше меня возьмите» шептал он «Лучше меня». И, так или иначе, Боги его услышали. В некоторые вещи нужно просто верить, понимать – не обязательно.
Штефан вернулся домой, но его травма была столь сильна, что он уже не был похож на того Штефана, который всего день назад садился в машину. Он перестал есть, плохо спал. Казалось, что он провел в машине не двадцать восемь часов, а двадцать восемь дней. Сложно было предположить, что же на самом деле случилось, что оказало на принца столь необратимое действие.
Состояние Штефана ухудшалось с каждым днем, он угасал, истончался на глазах. Врачи разводили руками – в физическом плане с юным принцем все было в порядке. Эрик видел скрытый страх в глазах отца, читал отчаяние во взгляде Майзнера. Он вновь, раз за разом повторял «Лучше меня. Лучше возьмите меня».
Технология частичного удаления памяти была открыта уже давно, и, вызывая постоянные споры теоретиков, все же применялась в медицине. Эрик не знал, что сподвигло Фридриха обратиться к ней – отчаяние или совет, но, так или иначе, он смог убедить Георга VII в ее необходимости. Медлить было нельзя, не смотря на инвестиции, с момента изобретения, технология так и не смогла стать более точной – она удаляла лишь события последнего месяца из памяти человека…
К тому моменту, как Штефан пришел в себя после процедуры, передачи про Никласа Беркхарда показывать уже перестали. Сказался тот скандал в прямом эфире, Эрик видел всего несколько секунд. Впрочем, и по ним стало ясно, что этого человека по Австрийскому, да и по любому другому телевидению, добровольно показывать больше не станут.
Никлас Беркхард, как и все события того месяца, навсегда бы покинул сознание Штефана, если бы не случайность… Если бы не странная, удивительная случайность и небольшая помощь со стороны.
Элизабет вспоминал события двенадцатилетней давности, рассеянно блуждая взглядом по лицам гостей. Официальная часть закончилась, все осилили девять перемен блюд и десерт. Правда, съесть это все под силу было лишь избранным, таким как Герцог Штоффбаум, к примеру, и как в него влезало столько еды, Эрик до сих пор не мог понять.
Фридрих произнес свою речь в честь героя-спасителя, Никласа Беркхарда, камеры прилежно запечатлели всю глубину его благодарности, все восхищение крон-принца этим удивительным поступком. Однако Элизабет отчетливо видел, как за маской радушия и признательности, Фридрих прячет свою неприязнь. В глубине его голубых глаз плескалась ненависть, столь явная, что, казалось, не заметить ее не возможно. Однако, не было среди гостей столь проницательных слушателей, а потому спектакль Фридриха прошел успешно.
Изредка, Эрик смотрел на Никласа, видел, как неуютно среди них этому простому, новоголландскому парню. Конечно, и слепой заметит тут пропасть, что отделяла его от всех, присутствующих в зале. Королевский дворец всегда остается королевским дворцом, и не важно, века назад, или сейчас, попадая сюда из своей простой жизни, ты невольно ощущаешь разницу, ты словно попадаешь в другой мир. Где еще ты увидишь резные столы из настоящего дерева? Огромные люстры с мириадами лампочек, имитирующих свечи? Где тебе подадут жареную оленину, действительно из оленя, а не из синтезированной массы с вкусовыми добавками?
Элизабет подмечал, как Никлас, стараясь не привлекать к себе внимания, благоговейно касался пальцами ручек кресла из полированного дуба, или рассматривал гравировки на столовом серебре. Как следил за другими гостями, подмечая, какими вилками они берут те или иные закуски, а потом, сбившись, мысленно посылал этикет к черту.
Эли, словно раскрытую книгу, читал в его взгляде неприязнь к Фридриху и презрение к каждому хвалебному слову, в его напыщенной речи.
«Почему же вы здесь?» задавал себе вопрос Эрик «Почему вы приехали и остались, мистер Беркхард? Такой как вы, никогда бы не пошел на поводу у других… почему же вы здесь?»
И ответ на вопрос не заставил себя ждать. Никлас кинул секундный взгляд на Штефана, и этого мгновения Эрику хватило, чтобы все встало на свои места.
Спорить с судьбой бесполезно. Если уж она что-то решила, это случится, так или иначе. И пусть в этот раз ей пришлось немного помочь, и пусть встречу, которая должна была состояться двенадцать лет назад, в этот раз спровоцировал Элизабет Эрик Лилиан Ренар – результат не изменился. Так было суждено.
В некоторые вещи можно просто верить, а понимать… не обязательно.