Coin Operated Kingdom

Я - Король под Горой.... одеял. Но работа, мой дышащий ледяным ветром Смог, изгонит меня из дивного царства тепла и уюта...

Пройти тест

Не смотря на присутствующие косяки - мне было интересно и весело.
Поиграла что хотела, дважды спасла мир. Мастер мне пропустил весь необходимый для этого набор умений. Знал почти все, следил почти за всем. Так что жаловаться мне грех, чоуж. Кому не нравится успешно спасать мир?!

Всем игрокам спасибо за антуражность и персонажей, с которыми было интересно играть.
Мастеру за то, что сделал свою первую в жизни игру и игра получилась, пусть и с некоторыми шероховатостями. Для первой игры - более чем дельно все вышло.


А теперь я чувствую в себе овердоз впечатлений...
Пора заползти в Нору и отсидеццо там какое-то время....

Сум жжот и пепелит.
СУКИ. Иного слова я не могу подобрать.
Но я буду не я, если их не выебу тем или иным способом. Правда, я готова им ЗВОНИТЬ и орать на Викторию по телефону, если придется.

В качестве предисловия:
Вообще, эта история, точнее начало самой большой и, возможно, эпической истории о Пятом Доминионе, любви, войне и мести, зрело у меня очень давно. Я мечтала, правда, мечтала написать ее к Дориному Дню Рождения, и планировала, что будет она листов на десять, до самого того момента, как Згыр и Лиам встретят друг друга. Видит Бог, я начинала писать миллион раз. Я писала первый абзац с разных сторон, от разных лиц и с разных мест. Я начинала с момента "до ритуала", "после ритуала" и несколько раз с момента "во время ритуала". Я видела храм, я видела всех присутствующих так явно, словно стояла в метре от них. Но стоило мне попытаться записать - с пальцев скудными каплями рвались на клавиатуру рваные, резаные предложения. Короткие и безжизненные. В итоге, отчаявшись, я сказала Доре, что именно хотела написать. Но даже после этого затею не бросила, в надежде, что утром, к ее Дню Рождения, выложу хоть какой-то удобоваримый текст. Хрен там был....
И, похоже, наконец сегодня, когда стало очевидно, что ни к какому празднику я уже не успею - оно как-то написалось. Да, возможно не так прекрасно и ладно, как в моей голове это виделось. Но достаточно для того, чтобы дописать свою мысль до логического завершения.
Дора, моя дорогая, я поздравляю тебя с Днем рождения еще раз, и пусть подарок не вышел таким идеальным, как мне хотелось, я все же надеюсь, он тебе понравится. И... Хватит разговоров, как сказала бы Королева Роберта, Хватит!



читать дальше
- Хватит, - королева-мать не выдержала первой. Она резко развернулась на каблуках и пошла к выходу из Храма Смерти Единой. За ней поспешил малыш Бейн, младший брат Лиама, ему было уже почти десять, но фигура матери до сих пор оставалась для него образцом для подражания. В любой другой день, возможно, Лиам бы обязательно поддел его… В любой другой день.
Отец еще несколько секунд пристально смотрел на сына, а затем тоже ушел прочь. Когда смолк звук их шагов, воцарилась гнетущая, мертвецкая тишина. «Мертвецкая» Подумал Лиам, «Наверное, самое подходящее для этого места слово».
Он и сам не понимал, почему до сих пор остался стоять перед жрецом, опять вперившись взглядом в черные провалы глаз на его черепе-лице. Кого-то, возможно и напугало бы стоять напротив неподвижного скелета, но не Лиама, куда уж, когда ты вырос среди них. Когда ты вырос с осознанием, что это твои будущие подданные.
- Иди. – прошелестел голос жреца, и его чистые от плоти и кожи пальцы вынырнули из широких рукавов мантии, указывая на сводчатую дверь. – Иди.
Лиам кивнул и нехотя побрел к выходу. Ему хотелось попросить о еще одной попытке, хотелось упасть на колени и умолять провести ритуал еще раз, еще один раз в этом году. Но он знал, что не помогут мольбы, не помогут приказы. Великая Смерть Единая, чрево и могила всего сущего, никогда не ошибается, а значит, если она не услышала его, если не приняла в свои чертоги для испытания, ему оставалось лишь смириться и ждать. Удивительная двоякость – в Некрополии смирение не приветствуют, оно считается слабостью натуры, ошибкой, которую нужно исправлять всю жизнь, что отпущена тебе, пока не придет момент Окончательной смерти. И при этом, все они, и некроманты, и вампиры и личи, и даже рыцари смерти, обязаны были принимать волю Великой Матери, как данность. Может быть, оттого, что есть та воля, которую не сокрушить никакими стараниями?
Но как Лиам ни старался, найти в себе смирения не мог. В нем бушевала обида, злость, отвратительное, горько-кислое послевкусие отверженности… но не смирение.
У храма столпилась аристократия, хотя их было значительно меньше, чем в прошлом году, и куда как меньше, чем в позапрошлом. Оно и неудивительно, два фальшстарта, и ты уже не веришь, что событие случится. Не смотря им в глаза, Лиам прошел к колеснице. Лошади фыркали, и в этом звуке принцу читалось глубокое презрение к его персоне. Он сжал зубы, давя в себе желание выхватить меч и снести бронированному коню голову, чтобы неповадно было впредь выражать свое непочтение. Однако, это было так глупо и жалко, что он немедленно справился с собой, отгоняя нелепые мысли.
Нужно было сесть в экипаж, но он медлил, фырканье лошадей это одно, а недовольный взгляд матери – совсем другое. Лиам поднял голову наверх, небо, как обычно, застилал зеленоватый туман, не пропускавший ни света солнца днем, ни света звезд ночью. Уютное, такое знакомое небо сегодня тоже, казалось, смотрело на него враждебно, в его клубящейся выси ему читались знаки беды и обреченности. «Неужели я отверженный? Неужели, ошибка создания?» горестно подумал он, с отвращением ловя в себе нотки жалости. Голова чесалась, накануне мать высветлила ему корни, негоже было юноше в его возрасте ходить с черными, как у дикаря, волосами. И теперь маленькие струпья зудели под короной крон-принца, но почесать голову здесь, на улице, при всех было бы совсем непозволительно.
- Наконец-то, - бросил отец, когда Лиам занял свое место в экипаже.
- Попробуешь в следующем году. – резким, как обычно тоном, добавила мать.
Конечно, попробует, как и два года назад, как и год. Красная луна вновь покажется на небосводе, и ритуал Окиата Утурум опять призовет его в стены храма. Каждый рыцарь смерти должен был пройти его, стоило исполниться шестнадцать. Ты предстаешь перед Оком Великой Матери, умираешь для этого мира, чтобы пройти очищение смертью, и вновь вернуться на земли Пятого Доминиона, чтобы жить вечно, пока тебя не сразят в бою. И тогда твои волосы становятся белыми, как снег далеких северных стран, а твое сердце бьется так медленно и тихо, что ты сам не слышишь его ударов. Ты обретаешь предназначение и цель, которые будут навеки связывать тебя с родиной, великой Некрополией, что восстанет в мощи своей и покроет весь мир зеленым туманом истинного знания.
Да. Именно так и было написано в сакральных трудах Кайруса, первого рыцаря Некрополии. Только вот там ничего не было сказано о том, что же означает тот факт, что твою жизнь Мать Единая не принимает уже третий раз подряд.
- На следующий год, обязательно получится, - заверил его маленький Бейн и немедля получил недовольный взгляд королевы Роберты. Жалость – для слабаков. Каждый сам должен справляться со своей внутренней болью, и либо падет пред ней, как недостойный, либо победит ее, став сильнее. Жалость – унижает, добавляет масла в костер самосожаления, и так, глядишь, вспыхнет пожар, сжигая душу в горниле беспомощности и самооправдания.
Карета выехала на дорогу, ведущую к замку и Лиам, стараясь отвлечься, выглянул в окно. Он, конечно, видел эти пейзажи много раз, но сейчас он пытался разглядеть в них ответ на мучавшие его вопросы, словно надеялся, что окна домов сложатся в слова, давая разгадку. Зуд становился нестерпимым, но он умел абстрагироваться от таких вещей. Боль, хворь, зуд – все тлен, все ничто по сравнению с силой разума.
Копыта гулко цокали по мостовой, мешаясь со звоном строительных инструментов. Каменщики и плотники без устали трудились, возводя и достраивая столицу. Некрополис заложили пятьдесят лет назад, когда первые рыцари смерти во главе с королем Салайном и его женой Робертой решили объединить разрозненные поселения некромантов под единым знаменем будущей империи. Все дикари, живущие на этих землях, были полностью истреблены, или вытеснены прочь за озеро Оккедум, а Святыни Зеленого Тумана, словно грибы татус, росли с невероятной скоростью по всей земле.
Некрополис, так удачно расположенный в заливе, укрытый горами, всего за несколько десятков лет превратился в невероятной красоты город, о чьем величии уже ходили легенды по всему Доминиону. Конечно, он был куда меньше чем Миглат или Ондол, но Некрополис был и моложе… Лиам не переставал любоваться его мрачной красотой: зданиями из черного мрамора, что шпилями стремились ввысь, к зеленому небу. Приглушенными огнями фонарей, отражавшимися в спокойных водах реки Камалис. Колоннами вековых деревьев, что скрывали свои кроны высоко за полотном тумана, чьи стволы украшала тонкая вязь барельефов. Резными фасадами храмов, изломанными фигурами статуй, фонтанами, что каждый пел свою собственную, неповторимую мелодию. Лиам любил скверы, где над беседками склонялись побежденные искусством человека деревья, перекручивая стволы и ветви столь причудливо, что можно было часами с восторгом и восхищением теряться в этих узорах. Кому нужны звезды и солнце, если мастерство человека столь велико, что может изменять мир, вплетать плоть в железо, а камень скрещивать с живым цветком?! Не было в мире другой такой страны, как Некрополия, где бы сила духа человеческого, порабощала любую материю, превращая любое, созданное природой уродство в шедевр…
- Приехали. – нарушил молчание Бейн, его, похоже, больше всех утомила дорога, и ему не терпелось поскорее скинуть с себя парадный доспех.
Король и королева молчали, они величественно вышли из кареты, пренебрегая помощью слуги-вампира. Тот подобострастно кланялся, и, не смотря на суетливость, все его движения все равно смотрелись гармонично, словно танец. Такими уж их создали – утонченными и всегда прекрасными. Лиам иногда думал, осознает ли Бейн уготованную ему судьбу? Понимает ли, что как только Лиам сядет на трон, его инициируют? И тогда он будет мертвый и прекрасный, как все дети ночи, гулять, беззаботной тенью скользя по сумеречным улицам Некрополиса…
Они разошлись каждый по своим покоям, и одиночество, такое желанное всего пять минут назад, обрушилось на Лиама каменной плитою. Оказалось, что как только ты справляешься с физической потребностью, как то облегчить мочевой пузырь, или почесать зудящую голову, то остаешься наедине с самим собой. Нет больше условностей, нет больше правил – делай что хочешь, пока ты сам с собой. Но делать ничего не хотелось.
Пожалуй, первый раз в жизни Лиаму захотелось выговориться, хоть кому! Хоть слуге зомби, хоть вампиру, впрочем, нет, эти излишне трепливы… хоть собственному коню…
- Скажи мне, что все будет хорошо. – в пустоту комнаты бросил он тихо, - Скажи мне, что все будет хорошо…
Но никто не ответил, лишь встал перед внутренним взором образ матери-королевы. Она недовольно качала головой, а в ее глазах светилось презрение. И тогда Лиам с ужасом понял, что возможно, его жизнь ничего не значит для Единой Смерти потому, что он слабак. Он не «пока не готов», а всего лишь «не достоин». Он выхватил меч и ударил по зеркалу в черной, резной оправе, и звон разбитого стекла прокричал ему: «Теперь ты знаешь ответ.»

обстрение гастрита всегда случаются очень вовремя и как-то даже по расписанию...
блюешь с четырех утра до семи утра, потом лежишь тухлой какушкой и думаешь о несовершенстве мира... красота же!

у меня частенько были герои с язвой желудка или сильным гастритом... наверное потому, что я знаю как это, и зачем-то хочется рассказать хоть в такой форме. такие, типа жалобы, но самообманом себя заставляешь верить, что это просто такой вот рассказ. А ко мне... ко мне, нееет, отношения никакого не имеет.

Суть забавы: вы отмечаетесь в комментариях, получаете от меня имя художника, после чего выбираете его картину, которая вам понравилась, и публикуете у себя с какими-нибудь комментариями.

От Китаны мне Джотто:
Считается, что в своём творчестве Джотто сумел преодолеть стиль иконописи, общий для Италии и Византии. Плоское, двухмерное пространство иконы Джотто превратил в трёхмерное, создав использованием светотени иллюзию глубины. Это в первую очередь относится к смелому объёму архитектуры в работах Джотто. Дальше можно назвать моделировку объёма одежды. Именно эти изображения в первую очередь поражали зрителя и вызывали споры, признания и обвинения в разрушении единого стилистического пространства произведения.
Но если говорить лично о моем отношении - Джотто совсем не мой художник, как и большинство итальянцев, надо признаться. И, хотя он для меня, конечно куда лучше чем Микельанджело или Караваджо, все равно не вызывает каких-то запредельных эмоций.


большой вариант: upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/e/ef/Gio...

Картину выбрала потому, что сцена меня всегда трогала в детстве. И сейчас, наверное, не отпускает. Есть в ней что-то если не сакральное, то очень... острое. Не знаю, как объяснить лучше.



От Сэта мне достался Ганс Гольбейн - Тюдорский живописельник.
Начнем с того, что да, Гольбейна я очень люблю. Мне нравится почти все его портреты, а потому, для моба я выбрала портрет того, чья история мне кажется интересной и милой - Анны Клевской.


Когда Генрих - Синяя борода решил жениться опять, все тетьки навыданье впали в ступор. Нет, типа, нахер мне этот каток, в пессду такие санки. Башка мне моя дорога, замуж это этого обжору и убийцу не пойду.
Однако герцог Клевский, тот, что Вильгельм, подошел к этому делу с немецким дзеном - дочку надо куда-то присунуть, так что какое-то время даже можно навариццо, пока ей не отфигатурили башку. Так что Аньку свою решил сосватать Генриху. И тут, при остутствии интернетиков, поларойда и да и просто фотокамер Лейка, пришлось в Гермашку засылать Ганса Гольбейна. Мол, Ганс, рисуй портрет, привезешь, покажешь мне, как бабенка.
Ганс приехао в родную Гермашку. явно получил от хитрожопого Вильгельма Клевского откат, и нарисовал Анну так, чтобы ну точняк была в Генриховом вкусе. (сколько ему потом отсыпали пизды от Генриха я, честно говоря, не знаю).
Когда, в итоге, Аньку привезли на свадьбу, она, бедняга, вся ублевалась в корабле, не спала три ночи и, ко всему, не говорила по английски. Нужно ли добавлять, что Генриху она не понравилась от слова "СОВСЕМ". Разваляв всем пиздюлей, кто расхваливал Анну, Генрих женился на ней, и вскоре развелся. Однако, благодаря немецкому заднему уму и умению приживаться где угодно (Екатерина 2 это нам тоже продемонстрировала) Клевская сохранила голову на плечах, и, более того, королевским указом стала "Выше всех прочих женщин Англии, кроме королевы и дочери короля".
Такие дела, други мои и братия.

От Ани Швеллер - Альбрех Дюрер
И, конечно, это будет "Рыцарь, смерть и Диавол".
В детстве меня само название завораживало. Словно этот триумвират связан навеки, словно это символ трех граней чего-то целого, что не сможет существовать без одного из участников.
Рыцарь, смерть и Диавол...
Смерть, Дьявол, и пейзаж, всё изображено в мрачных тонах «Северного Возрождения». Оба персонажа угрожают рыцарю, который закован и защищён в прямом и переносном смысле в броню своей веры. Это, как считает большинство историков искусства связано с публикациями голландского гуманиста и богослова Эразма в «Руководстве христианского солдата» («Enchiridion militis Christiani»). Гравюру также нужно рассматривать с учётом слов Псалма 22:4:
"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня."



От Фрейи - Гигер
Как кто-то любит "Добрые песни для Славного Города", так есть такие, которые любят Гигера.
Любят его болезненную сексуальность, его древнее будущее, его магические технологии. Любят раздвинутые ноги его антропоморфов, неприличные очертания космических караблей, хвосты, задвинутые в лоно несуществующего вида, отвратительного и притягательного одновременно.
Когда мне говорят "Гигер" я не вижу отдельную картину, я вижу идею. Я вижу стиль.
Поэтому, не важно, что именно я запощу сюда.


От Стеф Жан-Мишель Баския



Особо ничего про него не знаю. Граффити, Мадонна, героин, Энди Уорхол, Смерть.
Мама - Матильда...
Картины не трогают, наверное, это все же не мое.

запись создана: 16.01.2014 в 18:38

Как это называется? Наверно,
Я знал когда-то, но теперь не помню.
И лучше просто так, безмолвно,
Чем вновь ловить подачки переменной.
Я раньше мог играть словами,
Будто в карты.
Я блефовал, юлил и чуял прикуп,
Теперь, как викинг, за убийство выкуп,
Берите все, за тишину не жалко.
Куда ты смотришь? Думаешь,
Все знаешь?
Печально, мы как будто бы под лупой,
И верить в исключительность так глупо,
Как все смеешься, и как все страдаешь.
Я раскрывал объятия, о Юность!
Вернись ко мне, сотри воспоминанья!
Что б заново нелепые дерзанья,
И к черту состоятельную мудрость.
Но если не она, вдруг ты поможешь?
Сомненья прочь, и в омут с головою.
Все про тебя, все о тебе, с тобою....
Дыханием клеймо "ты мой" на коже.